Петля Антимира - Страница 80

– Ладно, значит, ты на деньги больше не претендуешь вообще, так? Хоть что-то радует. Теперь два вопроса, наемник, которые нам осталось решить. Первое: куда снова заныкать рюкзак? Обратно в «карман» я его совать не хочу, там труп. Надо найти подходящее место, чтобы никто не наткнулся. И второе: как нам с тобой проникнуть в эту чертову вышку?

* * *

Когда Архар и начальник охраны вышки Барс бросили в клетку дергающегося гипера, Ника Кауфман вскочила. Он покатился по устланному тряпьем полу, размахивая длинными руками.

– Куда?! – крикнула она. – Суньте его в другую клетку!

– Теперь неважно, – отрезал Барс. – А с этим что?

Пока гипер содрогался и скреб ногтями пол, он шагнул внутрь, присел над лежащим на спине Артуром Кауфманом. Нахмурился, выпятив похожую на утюг челюсть. Архар стоял в открытом проеме, сложив руки на груди. Барс взял Кауфмана за горло.

– Что ты делаешь?! – Ника попыталась оттолкнуть его, но Барс грубо пихнул ее, отбросив к стене.

– Пульс щупаю, дуреха, – буркнул он, вжимая пальцы в шею Кауфмана. Прислушался, покачал головой и выпрямился.

– Идем, Архар, – сказал он, перешагивая через дергающегося гипера.

Лязгнула решетка, они вышли из подвала, закрыли вторую дверь. Ника сделала осторожный шаг к отцу – чтобы приблизиться к нему, нужно было пройти мимо гипера. Тот поднял голову, вцепился в ее ногу длинными пальцами и зашипел. Тихо взвизгнув, девушка попыталась вырваться…

…Химик зашипел, сам того не желая – звук просто вырвался из горла. Он разевал рот, пытаясь сказать Нике, кто перед ней, но не мог выдавить из себя ни слова. Чужое тело слушалось едва-едва, и когда он хотел шевельнуть рукой – она дергалась, как сумасшедшая, пробовал согнуть ноги и встать на колени – они тряслись и подгибались.

Но хуже всего было с головой. На сознание накладывалось восприятие гипера, примитивное в сравнении с человеческим, зато сильное и злое. Пространство изгибалось, будто лист тонкого металла, картинка гнулась, искажалась. Он уперся кулаками в пол, встал на четвереньки. Это было первое более-менее осмысленное движение, сделанное его новым телом, и Химик поздравил себя: молодец, можешь, теперь успокойся!

Он сжал зубы, свесив голову, уставился на свою грудь и живот. Непривычно мускулистые, худые и рельефные, покрытые короткой мягкой шерсткой. Они ходили ходуном, спазмы то и дело поджимали диафрагму. Сердце стучало отбойным молотком, в такт ударам в глазах мигал кровавый свет.

Постепенно дыхание стало успокаиваться. Химик пару раз стукнул зубами, привыкая к новым – чужим! – челюстям, провел шершавым языком по деснам. Покрутил головой на необычно гибкой шее и сел на колени.

Короткие штаны из сыромятной кожи натянулись, повторяя рельеф мышц. Он снова сжал кулаки, подался вперед и уставился на стоящую в углу Нику Кауфман.

Ее силуэт очерчивал зеленоватый светящийся контур. Химик выпучил глаза, поморгал, протер их. Контур никуда не делся, даже стал ярче. Когда девушка переступила с ноги на ногу, свет замерцал, плавно перетекая в пространстве.

Зрение гипера. Это – зрение гипера, ставшее теперь его зрением. Потому что оно зависит от строения глазных яблок и нерва, от специфики зрительного участка головного мозга…

Есть хард, а есть софт. Железо и программы. Конкретные устройства: жесткие и гибкие диски, флешки. И код, записанный на них.

Динамичную, изменчивую, но имеющую крепкое ядро программу его сознания залили на другой диск. Перезаписали внутрь новой операционной системы, обладающей набором собственных утилит и драйверов. Которые, конечно же, конфликтуют…

Он застонал, схватился за голову: опять стало глючить, все поплыло, зашаталось, закружилось. Противоречивые импульсы пронзали мозг и тело.

Аппаратный сбой. Это была последняя отчетливая мысль, а потом он повалился на бок и затих.

Когда пришел в себя, стало намного легче. Он все равно видел как-то не так: перспектива, расстояния между предметами, их взаимное движение, цвета – все казалось непривычным. Звуки тоже изменились, стали протяжнее и глубже, но при этом отчетливее. Но, кажется, пока валялся в отключке, сознание форсировано проводило самоотладку, подстройку под новый носитель… теперь было легче.

Он видел, слышал, двигался. Не мог пока только говорить. Это стало ясно, когда вместо «Ника, это я, Андрей» удалось выдать нечто вроде «Ыыа, эая, Аэй».

Девушка таращилась на него из угла клетки. Встав на четвереньки, Химик поковылял к ней, но она выкрикнула: «Не подходи!» – и ногой пнула его в голову.

На пользу это Химику не пошло. Он снова упал. Чувство было такое, будто в колодец его рассудка бросили тяжелую каменюку, она плюхнулась в воду, подняв гулкий шум и плеск по всей голове. Ну, зачем же так, девочка?! Я к тебе со всей душой, а ты меня пяткой в лоб! Химик поскрипел зубами, приподнялся и промычал:

– Нэ пэй мэня, хлупая.

Тяжелее всего давались согласные вроде «г», «б», «р», «з», а еще гласные «и», «е», «ю» – гортань и язык гипера для них были не предназначены. И все же Ника что-то поняла, вытаращилась на него сильнее:

– Ты говоришь?!

– Иет… Эт`я, – прошамкал он. – Ыы… Фою фафь! Ыэто Хыымых! Хымых!

– Андрей?!

– Фа! Тфу! Да! Ыя. Ыэто ыя.

– Но как… Но… «Клякса»? «Партнеры», да? Но где же твое тело?

Его тело! Старое, доброе – хотя на самом деле совсем еще не старое, просто привычное – тело! Лежит посреди пустого Комплекса, на груде матрасов, неподвижное, покинутое хозяином…

Насколько ощущение своего «я» зависит от тела? Оно – одежда, которую мы никогда не снимаем. Привычный с детства костюм: его можно растянуть или сузить, за ним можно следить или нет, регулярно чистить и мыть или раньше времени превратить в лохмотья, в нем могут быть природные изъяны, наследственные болезни, но все равно тело – часть тебя. А теперь эта часть исчезла, и на Химике новый костюм. С чужого плеча!